Георгий Иванов: тяжёлая лира поэта — легенды русского зарубежья, гениального неудачника чужбины

«Всё неизменно и всё изменилось

В утреннем холоде странной свободы.

Долгие годы мне многое снилось,

Вот я проснулся — и где эти годы!» Георгий Иванов

«…меня очаровала музыка поэзии Георгия Иванова. А также, то свойство, которое акмеисты называли «прекрасной ясностью». Было ещё одно качество, которое я там уловил. И позднее, когда познакомился со всеми его ранними сборниками, это я понял как особенность, которую назвал бы «светопись». Он, как живописец, который работает и играет красками. В его стихах виден этот дар работы со светом, игры цветом. И ещё — непринуждённая культура стиха, естественность без натяжки, без нарочитых усилий, никакой надуманности». Вадим Крейд

«Всю жизнь я хотел самой обыкновенной вещи – любви». Георгий Иванов

«Его поэзия – настоящая, милостью Божьей» З. Гиппиус

10 ноября 1894 года родился  Георгий Ива́нов

Георгий Владимирович Ива́нов (1894—1958) — русский поэт-акмеист, прозаик и публицист, мемуарист, переводчик, критик. Один из крупнейших поэтов русской эмиграции первой волны, колоритнейший представитель «серебряного века». На протяжении трёх десятилетий творчество Георгия Ива́нова было одним из крупнейших литературных явлений XX века. Ива́нов был любимым учеником Николая Гумилёва, литературным соперником Владислава Ходасевича и Владимира Набокова. Его творчеством вдохновлялась эмиграционная поэтическая школа, получившая название «Парижская нота», в которую входили Игорь Чиннов, Юрий Мандельштам, Довид Кнут, Лидия Червинская, Борис Поплавский и другие значительные поэты. Ива́нов выпустил десять поэтических сборников и две книги прозы, которые выдержали несколько переизданий при его жизни. Среди известных стихов поэта: «Рассказать обо всех мировых дураках», «Ну на что мне люди», «Эмалевый крестик в петлице», «Зима идёт своим порядком», «Мы живём на круглой или плоской», «Драгоценные плечи твои обнимая», «Гаснет мир, Сияет вечер», «Обледенелые миры». Одно время Ива́нова называли баловнем судьбы. В этом контексте считалось, что успех поэта был случайным, поскольку его жизнь была лишена страданий, а значит — важной пищи поэзии (выстраданных строк). В годы эмиграции Ива́нов сотрудничал со многими журналами как поэт и критик, в то же время он писал прозу, в числе которой были мемуары «Петербургские зимы», неоконченный роман «Третий Рим»  и «поэма в прозе» «Распад атома». По рассказам современников, Георгий Ива́нов был личностью чрезвычайно противоречивой. Одни — называли его ничтожным снобом и эпигоном, осуждали за то, что он писал лживые мемуары и место его на свалке. Другие — возносили на пьедестал: его мемуары считали на редкость достоверными, а что касается поэзии, то утверждали, что, прочитав лишь одни его стихотворения, можно понять ограниченность таланта Ходасевича и даже Александра Блока. Кем же был Георгий Ивáнов, считавший, что «дело поэта — создать кусочек вечности ценой гибели всего временного, пусть даже ценой собственной гибели». О Георгии Владимировиче Ива́нове написано и много поведано его женой — Ириной Одоевцевой, которая писала: «Если бы меня спросили, кого из встреченных в моей жизни людей, я считаю самым замечательным, мне было бы трудно ответить — слишком их много было. Но я твёрдо знаю, что Георгий Ива́нов был одним из самых замечательных из них. В нём было что-то особенное, не поддающееся определению, почти таинственное, что-то, не нахожу другого определения, от четвёртого измерения. Мне он часто казался не только странным, но даже загадочным, и я, несмотря на нашу душевную и умственную близость, становилась в тупик, не в состоянии понять его, до того он был сложен и многогранен. В нём уживались самые противоположные, взаимо-уничтожающие достоинства и недостатки. Он был очень добр, но часто мог производить впечатление злого и даже ядовитого из-за насмешливого отношения к окружающим и своего «убийственного остроумия». Гумилёв советовал мне, когда я ещё только мечтала о поэтической карьере: «Постарайтесь понравиться Георгию Ива́нову. Он губит репутацию одним своим метким замечанием, пристающим раз и навсегда, как ярлык». Поэта одно время даже так и прозвали — «общественное мнение». Ивáнов прославился не только великолепными стихами, но и своими неоднозначными воспоминаниями. После публикации его отдельных мемуарных очерков незамедлительно появлялись гневные отповеди Марины Цветаевой, Анны Ахматовой, Игоря Северянина и других. Писали, что воспоминания поэта во многом соседствовали с вымыслом, документальные факты — со слухами и сплетнями. В то же время никто из обиженных соотечественников не оспаривал, что сам «воздух эпохи» Ива́нов передал идеально. Неповторимая атмосфера блистательного города Петербурга была показана со всеми апокалипсическими предчувствиями того периода. Ива́нову отлично удалось ухватить самую душу «столицы столиц» — города-мифа, описанного уже издалека — из «эмигрантской были». После переезда в Париж, Георгий Ива́нов стал одним из самых известных представителей богемы первой эмиграции, но при этом он был поэтом трудного творческого поиска и трагической судьбы. Рано начав писать стихи и публиковаться, молодой Ива́нов долго не находил собственный голос и воспринимался современниками как искусный певец холодного эстетизма, в котором нет ничего нового. Для поэтической натуры такая оценка была чуть ли не хуже, чем признание полной творческой бездарности. Нащупать собственный, уникальный путь, найти своё слово в поэзии Ива́нову всё же удалось, но произошло это ценой большого горя, которое предсказывал ему Вячеслав Ходасевич, а именно – ценой пожизненной эмиграции. Особенный трагизм заключался в том, что талантливый человек не просто уехал из своей страны: любимая Россия, которую ему пришлось оставить, уже больше не существовала. Только потеряв её, Георгий Ива́нов обрёл в себе настоящего поэта — то, чего ему так не хватало в родном Петербурге. Серьёзные перемены в судьбе и душевная пауза нужны были ему для накопления нового опыта, для вслушивания в новую реальность — в себя. Ощущение потерянного рая Георгий Ива́нов пронёс через все тридцать лет, прожитые на чужбине. Так, из любимца муз и бонвивана Георгий Ива́нов стал самым глубоким и печальным поэтом русской чужбины. По мнению критика Владимира Вейдле, не существует «второго эмигрантского поэта, чья поэзия претерпела бы на пути к заключительному расцвету такой резкий и глубокий перелом». Отныне творчество ведущего мастера слова русской эмиграции периода 30-50-х годов прошлого столетия, с его неповторимой мелодикой гибели и нотами горечи, будет рождаться из плевков и слёз. Поэзия Георгия Ива́нов будет истолкована рядом критиков как первый (и, возможно, единственный) памятник русского экзистенциализма, для которого, согласно Р. Гулю, мир преврашается либо в «чёрную дыру», либо в плоскую авантюру. Миф саморазрушения, созданный поэтом в эмигрантских стихах, по словам Нины Берберовой, всегда рифмовался у него с мифом России, рухнувшей во тьму в три дня («Нет в России даже дорогих могил, Может быть и были — только я забыл»). Но прежде чем музыка его новой жизни перетечёт в великую поэзию, пройдет ещё восемь лет. Эта пауза была необходима для понимания и осмысления, что всё произошедшее в его жизни, сколь внезапно — столь же и закономерно; что революция — это позорное поражение (в книге мемуаров «Петербургские зимы» (1928) поэт рассуждал о том, что крах был следствием большевистского насилия, но в большой степени и результатом внутреннего кризиса самой этой культуры — блестящей и по существу беззащитной, заражённой пороками времени); что отчаянию можно противопоставить только мужество, приняв всё случившееся отважно и спокойно. Стихи Ива́нова периода эмиграции поначалу были безупречно изящны, как идиллическая живопись, и автор всячески подчёркивал их предметный эстетизм, выбирая в качестве сюжета то некие пейзажные картины, то старинный интерьер. Но постепенно поэт-эстет, которым он ранее выглядел, ушёл, и теперь его стихи были предельно экономны: их художественный эффект достигался минимальными средствами, язык его произведений становился всё скупее и лаконичнее, а смысл концентрировался на небольшом пространстве. Выработанные Ива́новым яркие поэтические средства, повествующие о жестоком мире абсурда, в котором приходится жить человеку, со временем оказали влияние не только на творчество большой группы поэтов диаспоры («парижская йота»), но и на многих русских поэтов второй половины XX века (в частн. постмодернистов конца прошлого столетия). Участь русского зарубежья первой волны почти поголовно была трагична. Питаясь на негостеприимной чужбине отравленными крохами надежды на перемены, «беглецы» старались для себя создать из былого блеска и праха параллельную Россию. Став де-факто добровольно проклятыми поэтами, они постепенно превращались в ходячих призраков, не соответствовавших своему времени — о них никто не знал, кроме круга близких друзей. Так произошло и с Георгием Ива́новым — он прожил свою изгнанническую жизнь в нищете. Имея некогда репутацию денди и сноба, воспевая розы как символ смерти, он умер в краю, щедро усеянном цветами — в далёкой Франции. Поэт так и не смог смириться с тем, что всё, с чем была связана его прошлая жизнь, стало утраченным и невозможным, а Европа, лазурное небо Ниццы — навсегда остались для него чужими и нежеланными. Но именно эта боль душевной раны и сделала стихи Георгия Ива́нова вневременной поэзией, а его поэтический голос – неповторимым.

Факты из жизни:

• Поэт родился в дворянской семье. Мальчик был младшим и любимым сыном.
• Его прадед, дед и отец были военными.
• Детство писателя прошло в имении на границе с Польшей, в окружении живописной природы и редчайших произведений искусства (в доме находились подлинные картины Ватто, Гогена и других именитых художников).
• По воспоминаниям Ирины Одоевцевой, мать поэта была баронессой Бир-Брау-Браурер фон Бренштейн, происходящей из «голландской древней родословной семьи, насчитывавшей среди своих предков крестоносцев».
• Устраиваемые матерью музыкальные вечера, домашние концерты певцов и музыкантов воспитали в будущем поэте гармонию и тонкое чувство мелодики, ставших признаками его ранней поэзии.
• Предоставленный сам себе, мальчик увлекался античной мифологией.
• Юность поэта прошла в Петербурге, куда семья позже переехала.
• Будучи сыном банкира, Иванов провёл свою молодость в элитном кругу русской золотой молодежи. Он начал писать стихи, подражая Бодлеру и французским символистам. Излюбленными темами его ранней поэзии были манеры рококо и галантные празднества.
• Начав писать в 16 лет, Иванов за эту малую дюжину лет успел сменить нескольких литературных именитых учителей, состоять в объединениях, заседать в кружках, издать шесть стихотворных сборников, стать другом и любимым учеником Николая Гумилева.
• После смерти отца и разорения семьи, Иванов учился в кадетском корпусе в Петербурге, но так его и не окончил.
• Иванов стал печататься очень рано. Первая его публикация относится к 1910 году. Он дебютировал в первом номере журнала «Все новости литературы, искусства, техники и промышленности» со своим стихотворением и литературно-критической статьёй. В этой статье, под псевдонимом «Юрий Владимиров» пятнадцатилетний юноша разобрал (ни много, ни мало): «Собрание стихов» З. Гиппиус, «Кипарисовый ларец» И. Анненского и «Стихотворения» М. Волошина.
• Молодой поэт печатался в газетах «Русская молва», «День», журналах «Аполлон», «Сатирикон», «Нива», «Современник» и являлся вольнослушателем Петербургского университета. 
• Круг общения у юного Г. Иванова был очень велик. Среди его знакомых уже были М. Кузмин, Игорь Северянин, Г. Чулков.
• В 1911 году, одну из своих книг молодому автору надписал в подарок сам А. Блок.
• Шестнадцатилетний Георгий Иванов заставил недоумевать Блока, спросив, как тот относится к «коде в сонете».
• В 1911 году Г. Иванов примкнул к эгофутуристам, однако уже в 1912 году он от них отошёл, решив сблизиться с акмеистами. При этом Иванов печатался в совершенно различных по направлениям журналах: «Шиповнике», «Сатириконе», «Ниве», «Гиперборее», «Аполлоне», «Лукоморье» и др.
• И. Северянин чрезвычайно высоко оценил молодого поэта. Он даже сделал его одним из трёх руководителей Директората эгофутуризма.
• Первый сборник поэта «Отплытье на о. Цитеру» вышел в конце 1911 (возможно, 1912) года. Испытавший влияние поэзии Кузмина, Вяч. Иванова и Блока, он был отмечен рецензиями Брюсова, Гумилёва и Лозинского.
• Весной 1914 года, уже полноправный член «Цеха поэтов», Иванов издал свою вторую книгу стихотворений «Горница».
• В годы первой мировой войны Иванов активно сотрудничал в популярных еженедельниках, написав массу «ура-патриотических» стихов, к большинству из которых впоследствии относился весьма критически.
• Иванов занимался переводами Байрона, Бодлера, Готье и ряда других поэтов.
• В 1922 году в Петрограде была опубликована последняя «доэмигрантская» книга Иванова — «Лампада», вышедшая под заголовком «Собрание стихотворений».
• В 1923 году Георгий Иванов с супругой Ириной Одоевцевой решили покинуть Россию. Они всерьёз задумались об этом после расстрела Гумилёва. В тот период поэт заканчивал перевод «Орлеанской девственницы» Вольтера и одновременно изучал положение дел в литераторской среде. Все обсуждали массовые высылки советскими властями учёных, философов и литераторов — то, что позднее стало называться «философским пароходом». Поэт уехал из Петербурга, когда ему было 28 лет.
• Во время второй мировой войны Иванов находился в Биаррице, откуда, уже после войны, он вернётся в Париж.
• В послевоенные годы общественная позиция Иванова приобрела отчётливо выраженный антисоветский характер, что в новых условиях привело его к конфликту с Г. Адамовичем, своим литератунным единомышенником по петербургскому периоду.
• Александр Блок выразился касательно творчества Георгия Иванова, сказав, что все стихи поэта являются книгой жизни человека, которого без крови «зарезала» цивилизация.
• Как-то в апреле 1928 года, Г. Иванов пришёл на очередное «воскресенье» Мережковских. Зинаида Гиппиус в то время была уже тугоуха и садилась справа, чтоб лучше слышать. По ходу разговора Иванов сказал ей: «Да ведь вы меня, кажется, ни в каких смыслах не признаёте». «Признаю, – отвечала она, – но только в двух смыслах, и они столь важны, что ими можно удовлетвориться. Вы пишете хорошие стихи и верите, что Христос воскрес. Чего же ещё…» Признание его как первого поэта эмиграции Гиппиус сохранила до конца своих дней.
• В годы эмиграции чета русских литераторов жила в Берлине, Париже, иногда — в Риге.
• Единственным источником дохода супругов были мизерные гонорары за их публикации в издающемся в Нью-Йорке эмигрантском ежеквартальном «Новом журнале», с которым они сотрудничали с 1950 года. На скромные гонорары за стихи можно было разве что съездить на автобусе в соседний Тулон, окунуться в какую-никакую городскую жизнь. В то же время, несмотря на тяжёлое материальное положение и ухудшавшееся здоровье, именно в последние годы жизни поэт создал свои самые лучшие лирические произведения.
• Свои поздние годы Иванов провёл в доме престарелых на французском курорте, кипящем под солнцем. Поэт страдал от неведомой болезни (его мучила одышка и головокружения). Он ругал климат, говорил, что не может ни дышать, ни писать.
• Нина Берберова безжалостно вспоминала, что Ивановым, бывшим в Петербурге едва ли не первым денди и франтом, в ту пору был уже «утерян человеческий облик»: «котелок, перчатки, палка, платочек в боковом кармане, монокль, узкий галстучек, лёгкий запах аптеки, пробор до затылка, — изгибаясь, едва касаясь губами женских рук, он появлялся, тягуче произносил слова, шепелявя теперь уже не от природы (у него был прирождённый дефект речи), а от отсутствия зубов».
• Георгий Иванов умер, когда весь мир вступал в эпоху технологий, в пору появления кино и телевидения. Поэт пережил ненавистного Сталина, а до полёта первого человека в космос оставалось всего три года, но в его лирическом мире словно царили всё те же 1920-е годы, когда он покинул, воспетый им несчётное количество раз, любимый Петербург. Даже в солнечной Ривьере ему чудился «жёлтый пар петербургской зимы».
• Поэт был похоронен в общественной могиле на муниципальном кладбище города Йер. Позже его останки были перезахоронены на русском кладбище Сент-Женевьев-де Буа под Парижем.
• Перед смертью Георгий Иванов оставил записку: «Благодарю тех, кто мне помогал. Обращаюсь перед смертью ко всем, кто ценил меня как поэта, и прошу об одном. Позаботьтесь о моей жене, Ирине Одоевцевой. Тревога о её будущем сводит меня с ума. Она была светом и счастьем моей жизни, и я ей бесконечно обязан. Если у меня действительно есть читатели, по-настоящему любящие меня, умоляю их исполнить мою посмертную просьбу и завещаю им судьбу Ирины Одоевцевой. Верю, что моё завещание будет исполнено».
• После смерти Георгия Иванова Ирина Одоевцева жила около двадцати лет под Парижем. В 1978 году она вышла замуж за писателя Якова Горбова, с которым прожила три года, до его смерти в 1981 году. Несмотря на болезнь и перенесённые тяжёлые неудачные операции, приковавшие её навсегда к постели, Одоевцева в 1987 году приняла решение вернуться в СССР. Она была принята в Союз писателей СССР. Её охотно показывали по телевидению. Писательница скончалась в  октябре 1990 года. Похоронена на Волковском кладбище в Санкт-Петербурге.
• Писатель Лев Лунц, высоко оценивая «вождей» акмеизма Николая Гумилёва и Осипа Мандельштама, с иронией отзывался об их последователях, в частности, о Георгии Иванове он писал: «Он пишет больше десяти лет и за десять лет он не двинулся ни вперёд, ни назад, ни вправо, ни влево. И безнадёжнее всего то, что у Иванова не было и нет плохих стихов. Всё гладко, всё на месте — никаких ошибок. <…> В общем, стихи Г. Иванова образцовы. И весь ужас в том, что они образцовы».
• Значимость Георгия Иванова для русской поэзии в последние десятилетия существенно пересмотрена, особенно после публикации представительных сборников собраний сочинений в 1980-е и в 1990-е годы. С 1989 года произведения Иванова начали издаваться на его родине.

Материал подготовлен отделом абонемента.

Реклама